Российские ученые ощущают повышенное внимание со стороны руководства, но испытывают дефицит в научной кооперации. При заметном усилении вузов в науку идет всего 0,5 процента их выпускников…
О плюсах и минусах современного состояния отечественной науки мы поговорили с директором Физического института им. Лебедева, членом-корреспондентом РАН Николаем КОЛАЧЕВСКИМ.
— Николай Николаевич, вы руководите институтом, имеющим широчайший спектр исследований, под вашим руководством работает около двух тысяч сотрудников. Вам, как говорится, и карты в руки — оцените, что случилось хорошего и не очень в нашей системе организации науки за последнее десятилетие.
— Оно началось с пресловутой реформы РАН, когда все академические институты в одночасье были переведены под управление ФАНО (Федеральное агентство научных организаций. — Авт.). Это был очень болезненный момент. Чиновники пытались установить другие принципы успешности институтов, их деление на категории.
Основной проблемой, на мой взгляд, было то, что ФАНО стремилось стимулировать развитие науки в стране исключительно управленческими методами при старом объеме финансирования. Деньги рассчитывали найти в результате оптимизации прежней системы институтов, закрыв «неэффективные и ненужные». Это, по-моему, не сработало.
По опыту могу с полной уверенностью сказать: если не вкладывать, особенно в естественнонаучное направление, дополнительные ресурсы, одни управленческие методы ни к чему не приведут. Чтобы делать хорошую науку, надо привлекать людей дополнительными грантами, мегагрантами, закупать современное оборудование, строить новые лаборатории.
— Но нам ставили в пример, что в США легко прощаются с неэффективными организациями…
— Это так. Только забывали сказать, что, закрыв одно неперспективное направление, к примеру, плазменный токомак, они тут же открывали два новых и всех сотрудников с первого перебрасывали на новый фронт работы. У нас ничего подобного «сокращенным» научным сотрудникам не светило — кто-то из них в итоге покидал страну, кто-то уходил в другие сферы деятельности. В результате сейчас нам остро не хватает кадров. Мы до сих пор переживаем поколенческий кризис, который особенно ощущается в области физики твердого тела, в микроэлектронике.
Ослабшее твердое тело
— Почему именно в этой области?
— Потому что она была и остается очень востребованной во всем мире начиная со второй половины 80-х годов. И там, где были предложены лучшие условия для ее развития, туда специалисты и уезжали. Как вы понимаете, это была не наша страна. Странно, да? Самое востребованное направление в мире, все пользуются компьютерами, у каждого в кармане смартфон, а у нас в научном плане почти ничего нет, как с генетикой когда-то, — пустое поле.
Научных организаций, работающих сейчас в этом направлении, — по пальцам пересчитать. К примеру, в самом ярком, столичном регионе это Институт физики твердого тела в подмосковной Черноголовке, Институт физических проблем им. П.И.Капицы, наш ФИАН, созданный в начале 2000-х академический институт ИНМЭ, небольшие научные подразделения в вузах, таких как МГУ им. М.В.Ломоносова, МФТИ, МИЭТ, и ряде подведомственных Росатому структурах, но для физики твердого тела с ее широчайшим кругом задач это капля в море. Причем очень много теоретиков, а нужны экспериментаторы-практики, а это ведь база для микроэлектроники, и не только.
— В регионах, наверное, еще хуже?
— В регионах немного позитивнее — оттуда народ не столь активно выезжал за рубеж. Хотя в целом ситуация везде оставляет желать лучшего: среднее поколение выпало, остались только те, кому за 70, и зеленая молодежь, вчерашние студенты да аспиранты, которые только встают на научный путь.
Вот мы, организаторы, и ломаем голову, как успеть сделать так, чтобы подтянуть, увлечь молодежь в науку, пока на местах еще есть опытные наставники. И не просто увлечь, но мотивировать остаться здесь, стать настоящим новым поколением научных работников.
— Какие же меры принимаются в этом направлении?
— Сейчас много проектов по поддержке талантливой молодежи, и с каждым годом они множатся. Есть также попытка возврата наших бывших коллег из-за границы, под них создаются новые лаборатории, правда, масштаб этого вектора, увы, не соответствует масштабу проблемы. Тут хотелось бы привести в пример Китай с его мощной программой возврата соотечественников.
Кто развязывает руки молодым и талантливым
— Может, у вас есть свой рецепт по удержанию молодых сотрудников в институте?
— Как и во многих других научных организациях, удерживать их удается интересными задачами и созданием комфортной среды. К примеру, мы делаем ставку на ребят, которые только защитили кандидатскую диссертацию. Человек только вырос из коротких штанишек, а ему уже опытно-конструкторскую работу предлагают или серьезный проект, к примеру, создание космической научной станции «Миллиметрон», наш квантовый компьютер.
— Это тот компьютер, который дистанционно запускал президент страны?
— Да, запустили и промоделировали на нем простую молекулу. А ведь его сделали ребята, которым всем в районе 30 лет.
— Я так понимаю, эта работа делалась в рамках ОКР (опытно-конструкторской разработки). А что, если бы все пошло не так, как хотелось?
— Работа ведется в рамках Дорожной карты по квантовым вычислениям Росатома, очень ответственный проект под управлением Росатома и Минцифры. И вообще контроль за бюджетными средствами увеличился, денег дают в основном на ОКР. Что касается предыдущей стадии разработки — НИРа (научно-исследовательской работы. — Авт.), на нее мы, как правило, тратим деньги с госзадания. Они выделяются на три года, и в рамках этой работы институт не может отступить ни на шаг от запланированных исследований. К примеру, заявил измерить спектр какого-то вещества, значит, только им и должен заниматься. Если ты померяешь спектр другого, это тебе могут не зачесть. Поэтому ученые избегают импровизаций, хотя — мы это знаем из истории науки — именно случайности, движимые интуицией ученого, нередко приводят к удивительным открытиям.
— Это что касается свободного творчества ученого?
— Да, это один из его элементов. И, кстати, во времена старой РАН с этим было посвободнее, сейчас все более зарегламентировано.
— Как вы решаете эту проблему — ведь ученый должен творить?
— Научная среда пока подстраивается под существующие условия. В последние годы многие руководители осваивают искусство создания административно-научных барьеров, которые, как амортизаторы машин, должны защищать от ненужных булыжников на дороге, мешающих плавной езде. Такими амортизаторами являются руководители-профессионалы, которые сегодня существенную часть своей жизни тратят на сглаживание непонятных ситуаций, находясь в постоянном диалоге с чиновниками Минобрнауки. Именно они, беря на себя решение всех административных неувязок, развязывают руки научному коллективу — он может творить свободней.
В чем настоящая польза ученого
— До февраля 2022 года от всех исследователей для поднятия их показателей успешности требовали размещать статьи в ведущих зарубежных журналах. Как с этим обстоит дело сейчас?
— Я бы сказал, что мы до сих пор не договорились. Несмотря на то что прошло уже много времени, полтора года, с начала СВО и многие иностранные журналы запретили нашим сотрудникам публиковаться у них, все равно есть те, которые продолжают принимать наши статьи. Также есть так называемый белый список журналов, в которых рекомендовано публиковаться нашим ученым, — в нем перемешаны и зарубежные (среди них есть достаточно высокорейтинговые), и наши издания. Благодаря этому, кстати, существенно подрос рейтинг многих российских журналов, мы публикуем в них треть своих статей.
— То есть успешность ученого по-прежнему рассматривают в основном через призму публикационной активности?
— Получается, что так. Но и сами авторы, как настоящие творцы чего-то нового, как художники или композиторы, хотят, чтобы об их творении узнало как можно больше людей во всем мире. Но, с другой стороны, для страны сейчас особо остро стоит потребность в реверсивных технологиях. Это комплементарная задача. Мы должны разработать приборы или микросхемы, которые, скорее всего, кто-то уже сделал раньше нас. Перед теми, кто привык повышать свой рейтинг только статьями, встает вопрос — наука ли это, когда ты занимаешься известной технологией и поэтому не можешь опубликовать статью о новых результатах?
Иллюстрация к статье:
Обсуждение