С особым духовным восторгом и молитвенным трепетом, с чувством гордости и печали ступает путник за ограду военного некрополя Свято-Никольского храма-памятника. Здесь, среди шестисотлетних можжевеловых деревьев, взору открываются могилы воинов, положивших свои жизни за други своя. Плечом к плечу, и ныне сохраняя боевой строй, в братских могилах лежат герои польской, венгерской, иранской, кавказской и турецких войн. Герои-моряки Первой мировой (минный заградитель «Прут» на сигнал «предлагаем сдаться» с немецкого линейного крейсера «Гебен» поднял над горящим и тонущим кораблем парадный шелковый Андреевский флаг, предпочитая гибель плену). Участники Гражданской войны. Солдаты и матросы, защищавшие Севастополь в Великую Отечественную. Моряки крейсера «Новороссийск», подводных лодок «Комсомолец», «Курск»…
История нашего государства свидетельствует — Церковь всегда была источником державного духа. Драгоценный опыт борьбы со злом «как в душе отдельного человека, так и в области общественной и государственной» добыт сотнями поколений святых подвижников, кровью христолюбивых воинов. Венчает некрополь загадочный, в форме усеченной пирамиды, воистину пасхальный и величественный храм-памятник во имя святителя Николая Мирликийского Чудотворца.
«Пасха Христова являет собой символ победы жизни над смертью, торжество света над тьмой. Четырехгранная пирамида символизирует Голгофу, сакральное место распятия и смерти Христа. Именно на Голгофе по древнему приданию погребена глава прародителя рода человеческого Адама».
Николаевский мыс
В то время, когда в осажденной части Севастополя слышался беспрерывный гул канонады, неслись по всем направлениям снаряды, раздавались победные крики и стоны, — на Северной стороне было тихо и мирно. Сюда ежедневно, во все время 11-месячной осады, свозились все убитые и умершие от ран. Здесь они лежали рядами, навзничь, имея в руках последний дар товарищей — восковую свечу.
С состраданием проезжали воины ночью мимо Николаевского мыса, всегда покрытого телами мертвых. В это время в руках погибших героев зажигались свечи и слабо освещали их бледные окровавленные лица, а море, то тихо, то шумно прибивая к берегу волны, словно вздыхало и сожалело о них. Ежедневно к мысу подплывала большая лодка, и унтер-офицер, прозванный Хароном, переправлял убитых на баркасах на Северную сторону бухты — часто под падающими в воду вражескими бомбами и ядрами.
Представьте, как это было.
С южного берега отделяются баркасы, осененные крестами и черными хоругвями. На корме, вокруг открытых гробов, стоят священники в траурных облачениях. Толпы офицеров, солдат и матросов с обнаженными головами грустно смотрят на помертвелые лица своих товарищей, обращенные к солнцу, с сомкнутыми навек очами. Какие думы преклонили головы живых над телами усопших?
Через час или через сутки каждый из них мог лежать на этом же месте, и в воображении каждого невольно представлялся образ плачущей матери, сестры, жены или осиротелых детей, но вместе с тем в памяти пробуждалось и росло воскресающее дух слово самопожертвования: «Не щади себя там, где потребует того долг и совесть!» И каждый, возвращаясь на свой пост, не думая о муках, отрешался от всех уз, связывавших его с землею, и только помышляя о долге служения Отечеству.
Северная сторона
Могилы для общих захоронений готовили заранее. Рыли их в основном арестанты, но иногда к этой тяжелой работе привлекали и матросов.
По воспоминаниям командира 1-й карабинерной роты Алексопольского егерского полка Валериана Зарубаева, солдат их полка назначали «копать громадной величины могилы и хоронить убитых, которых каждый день транспортами привозили на татарских арбах, с каким-то особенно заунывным скрипом. Но эта поистине печальная картина не производила на нас грустного впечатления. Клали в могилу по 50 усопших, в одном белье, без сапог, головами к краям могилы, ногами вместе или друг к другу. Первый ряд засыпали землею и известкой, потом клали второй ряд, и так доверху».
По свидетельству современников, иногда в братских могилах хоронили по сто и более солдат и матросов. Только некоторые моряки, семейства коих долго еще, почти до последней минуты, оставались в осажденном городе, умирая, имели утешение, что родная рука смежит им очи, жена и дети проводят до могилы, обольют ее слезами. Они имели еще и то преимущество, что все, до последнего матроса, были хоронены в гробах, сколоченных часто из досок забора и дверей собственного жилища.
Офицеров хоронили в гробах, которые были «в большинстве случаев розовые с серебряными крестами», часто с металлическими ручками, приспособленными от зарядных ящиков. На причале они перекладывались на длинные телеги, и печальный поезд, сопровождаемый священником с крестом и печальным «Святый Боже», медленно двигался в гору, в сторону захоронения.
Скромно совершалось погребение героев. Не было при этом обычных церемоний: не оглашали окрестность протяжные звуки похоронного марша; не слышно было боя барабана. Изредка доносилось тихое пение погребальных молитв старика-священника, да слышались глухие удары лопаты о твердую землю: то рыли тут же, по соседству с только что похороненными, свежие могилы на завтрашний день.
На месте братских захоронений ставили деревянный крест или клали камень. Так образовалось Братское кладбище. Пройдем по его тихим аллеям.
Павшие и вечно живые
Налево, у самого входа, покоится прах незабвенного севастопольского героя генерала Хрулева Степана Александровича (1807-1870). Он умер спустя 11 лет после замирения военных действий и завещал похоронить себя среди тех, с кем в течение 11 месяцев беспрестанно делил все невзгоды беспримерной в истории осады. Не проходило ни одной стычки, вылазки, в которой бы он не участвовал. Солдаты боготворили его, называли «нашим старателем, человеком сердечным» и по одному слову его готовы были идти в огонь и воду.
В последний день осады, при занятии французами укреплений Малахова кургана, Хрулев в отчаянной попытке вернуть их обратно был дважды ранен…
На подъеме в гору по главной аллее, под сенью деревьев скромно поместились две могилки — юноши и отрока. В одной из них, как гласит надгробная надпись, покоится прах Деонисия Тулузакова, убитого на 5-м бастионе 29 марта 1855 года на 16-м году от роду. Немного дальше под серою простой плитой — убитый бомбою пятилетний Иоанн Сулеменко.
«Тело покойного по его желанию погребено среди воинов, не допустивших врагов Отечества перейти за рубеж того места, где находятся их могилы» — эпитафия на могиле князя Михаила Дмитриевича Горчакова (1793-1861), главнокомандующего Крымской армией в 1855-1856 гг.
А контр-адмирал Василий Егорович Лазарев (1821-1882) в то время был лейтенантом 39-го флотского экипажа. Был на передовой все 349 дней: командовал Камчатским люнетом, артиллерией на Малаховом кургане. Несколько раз был ранен и контужен. 27 августа 1855 года во время отражения штурма, тяжело раненный пулей в живот, попал в плен на Малаховом кургане…
И он вернулся к своим боевым побратимам через много лет.
Генерал-майор Моисей Сергеевич Торопов (1819-1900) был поручиком корпуса морской артиллерии. Сражался на 4-м бастионе, получил несколько ранений, лечился в Николаеве. Весной 1855 года вернулся в осажденный город. На Малаховом кургане командовал четырехорудийной батареей N 88, названной «тороповской». 26 мая во время боя за контрапрошные (передовые) укрепления Корабельной стороны вновь был ранен. За мужество удостоен ордена Св. Анны 3-й степени с бантом. После Крымской войны жил в имении на границе Севастопольского градоначальства и Ялтинского уезда. И название «Торопова дача» тоже прочно вошло в топонимику Севастополя…
«Товарищи и сослуживцы артиллерии генерал-майору Тимофееву. Умершему от ран при защите Севастополя…» — а генерал-майор Николай Дмитриевич Тимофеев (1799-1855) не дожил до мирных дней. 26 мая генерал, начальник пятого отделения оборонительной линии, куда входили Волынский и Селенгинский редуты, Камчатский люнет и батареи, отражал штурм французов и повел батальоны в свою последнюю атаку…
Цвет России
В обороне Севастополя принимали участие 53 российских полка, 47-я и 49-я дружины Курского ополчения, флотские экипажи, Московский пехотный полк, Лейб-егерский Бородинский Ея Императорского Величества полк и другие воинские подразделения.
Цвет российской армии и флота!
Московский 65-й Его Величества полк был сформирован 25 июня 1700 г. из рекрутов и солдат Лефортовского полка. Боевое крещение принял под Нарвой в 1704 г. Участвовал в битве при Гангуте в 1737 г., в русско-шведской и Семилетней войнах. Сражался при Аустерлице в Отечественную войну 1812 г., в Бородинском бою защищал Багратионовские флеши. В Крымской войне сражался на реке Альме и Черной речке, на бастионах Севастополя. Полк потерял 294 воина.
Лейб-егерский Бородинский императора Александра III полк был сформирован в 1711 г. Воевал против Наполеона. В Крымскую кампанию сражался при Инкермане, на Черной речке, защищал Севастополь. Полк потерял 448 человек.
Бутырский пехотный полк воевал в Севастополе с 23 сентября 1854 г. по 17 января 1855 г. Потерял 1310 человек.
Тарутинский егерский полк воевал в Севастополе с 17 сентября 1853 г. по 27 августа 1854 г. Потерял 375 человек.
Перечислять можно долго… На Братском кладбище сохранилось около 500 братских могил и 123 индивидуальные. На стенах Свято-Никольского храма, на 54 мемориальных досках, перечислены все воинские части и потери, ими понесенные, — более 127 тысяч героев.
Здесь, на месте их вечного пристанища, совершается бескровная жертва и возносятся горячие мольбы за православный народ и воинов, на поле брани убиенных; здесь, в этом храме, русский воин черпает нравственную поддержку — быть вполне достойным своих отцов.
СТРОЧКИ НА ОБЕЛИСКЕ
«Оба остались при Севастополе…»
Александр Яковлевич Адлерберг (1806-1855), Николай Александрович Адлерберг (1837-1855)… Мы совсем мало знаем о них.
Отец — из шведского дворянского рода, родился в Ревеле, сын флота генерал-майора. Служил в пехоте, в чине капитана отличился в русско-польской войне 1831 года, за которую был отмечен тремя значимыми наградами — орденом Св. Владимира 4-й степени, орденом «Виртути Милитари» 4-й степени (орден Царства Польского, которым Николай I, подавив польское восстание, награждал и российских подданных) и Золотым оружием (полусаблей) с надписью «За храбрость». Семь с половиной лет командовал полком (Новоингерманландским пехотным), с декабря 1851 г. — бригадой, которую и привел весной 1855 года в Севастополь.
Сын — 18-летний юнкер, не успевший снискать ни званий, ни наград.
В ночь с 10 на 11 мая 1855 года генерал-майор Александр Адлерберг был убит в бою с французами за ложементы, находясь во главе колонны войск; » В ту минуту, когда французская гвардия бросилась на штурм, пал, пораженный двумя пулями. Первая попала ему в ногу, и он упал. В досаде, генерал приподнялся, пытаясь встать при помощи адъютанта, но вторая пуля поразила его смертельно в грудь…»1; узнав о смерти отца, младший сын Николай, юнкер Орловского полка, отправился искать тело и был разорван ядром 2.
Отец и сын упокоились в одной могиле на Братском кладбище.
» На третий день после боя хоронили генерала Адлерберга. Артиллерия и команда солдат ожидали на Северной стороне прибытия тела. Во втором часу причалила печальная шлюпка. В передней части ее возвышался крест и сидел священник… Тело Адлерберга-отца было в черном бархатном гробе, а сына его — в розовом. За ними несли еще несколько офицерских гробов. В числе провожатых были и дамы. Процессия тронулась от Северного берега к кладбищу. Из наших начальников был только дежурный генерал, верхом, в сюртуке и в эполетах; генерал-гевальдигер и жандармский капитан, с отрядом жандармов… Скоро залп орудий возвестил, что тела убитых приняты землей…»3.
На надгробном памятнике эпитафия на немецком языке 4: «Здесь почивают в Бозе генерал-майор Александр фон Адлерберг, род. 5 окт. 1806. Исайя, 43, 1: «Не опасайся того, что я оставил тебе, я взял тебя при твоем. Воззвал: Ты есть мой». И сын его юнкер Николай фон Адлерберг, род. 19 апреля 1837. Иеремия, 31, 3: «Я любил тебя всегда, поэтому из чистой доброты взял тебя с собой». Оба остались при Севастополе 10 мая 1855″.
Примечания
1. [NN] Кладбища в Севастополе // Морской сборник. 1856. N 6. Отд. III. С. 102[
2. Крупская А. [М.] Воспоминания сестры Крестовоздвиженской общины. 1854, 1855 и 1856 годы // Военный сборник. 1861. N 8. Отд. 2. С. 430[
3. Берг Н. В. Записки об осаде Севастополя. Т. 1. М. 1858. С. 132[
4. Шавшин В. Г. Севастополь в истории Крымской войны. Севастополь; Киев. 2004. С. 182
ДОМАШНИЙ АРХИВ
Могила прапрадеда не сохранилась…
Пройти мимо Братского кладбища, приехав в Крым, нельзя. А добраться сюда легко: двадцать минут на катерке, и вы на северной стороне Севастополя. Необычный пирамидальный купол Свято-Никольского храма увидите сразу — главный ориентир. Ограда из тесаного крымского камня, мамы с колясками в тени кипарисов, маленькая кованая калитка. Зайдите в нее. И вы окунетесь в Великую Историю. И тишину.
Белые обелиски офицеров и братские могилы неизвестных «солдат, матросов и нижних чинов». На этой могиле фамилия стерлась. А этот артиллерист был композитором — на памятнике выбиты ноты и строчки романса «Утро туманное»…
«А сколько вас, братцы, осталось?» — задал вопрос адмирал Нахимов защитникам Малахова кургана. «Не волнуйтесь, ваше высокопревосходительство, на три дня хватит».
До Крымской войны российская армия не знала таких потерь. Их могло быть больше, если бы не молодой офицер Эдуард Тотлебен, создавший уникальную оборонительную линию Севастополя. Он не погиб на поле брани, дожил до старости, но завещал похоронить себя рядом с крымскими героями. Считают, что именно инженер Тотлебен назвал это кладбище Братским.
Среди тех, кто лежит на Братском, и мой прапрадед — Дмитрий Дмитриевич Андреев, поручик-артиллерист, погибший в Инкерманском сражении. Его могила, как и многие, не сохранилась — в 1941 году здесь прошла линия фронта второй героической обороны Севастополя. Каждый уцелевший обелиск ранен осколками. Немецкие снаряды раскололи гранитные доски на стенах Свято-Никольского храма с названиями дивизий, полков, флотских экипажей… Огромный каменный крест, когда-то венчавший купол церкви, так и лежит на земле, оберегая покой героев.
Анна Селиванова
Взгляд поэта
Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь Отчизна
Священный прах своих сынов.
Они и под землей отвагой прежней дышат…
Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
Но лишь молитвенно молчат.
Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут что ни мавзолей, ни надпись — все боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком, и отец.
Из каменных гробов их голос вечно слышен.
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно…
Афанасий Фет (1879 г.)
Иллюстрация к статье:
Обсуждение